Есть такая штука – ретрит випассана. То, что про нее обычно знают, — это что ты едешь куда-то на 10 дней, у тебя отбирают телефон, книжки и плеер, встаешь там в 4, ложишься в 22, ни с кем не разговариваешь и медитируешь все время, когда не ешь и не спишь.
Особо сведущие в курсе, что попасть на такую практику непросто, что кормят там вегетарианской едой, а последний прием пищи – в 5 вечера (и тот фрукты и молоко), что разговаривать можно, но только с Учителем, ну и что там нельзя носить обтягивающее и вызывающее, загорать, врать и воровать.
А еще что это бесплатно. Потому что в нашем сознании понятие «пожертвование после» приравнивается к идее «я не буду ничего платить». Я была из «сведущих-плюс». И ехала с мыслью, что готова ко всему. Так и было. Но потом начался курс.
Молчание и быт
С первой вечерней медитации дня 0 начинается так называемое «благородное молчание». Многие, когда я рассказывала, куда еду, охали и ахали, мол, как так, 10 дней – и молчать. А я ЖДАЛА этого. Ура! Теперь можно не быть общительной, не быть участливой, не инициировать знакомства, не взаимодействовать вообще!
Моя природа, заключающаяся в ожидании приглашения к взаимодействию, получила наконец свою реализацию и ликовала. Но не долго. Потому что среди толпы живущих рядом людей, даже с запретом какого-либо контакта, взаимодействие происходит все равно. В основном – в голове каждого (читайте – моей), но это отдельно и об этом позже.
Все эти люди одновременно встают и отправляются в туалет/умываться/неистово сморкаться/в душ (которых в корпусе, на минуточку, 3, а женщин 40, есть 3 кабины на улице, но большинству туда тащиться лень). Одновременно идут на завтрак и одновременно ждут, черт, черт, эту овцу, которая перегородила очередь, чтобы как следует, основательно, КРАСИВО размазать масло по кусочку хлеба; одновременно спят в комнатах от 3 до 8 человек.
От 3 до 8 — это значит, что в каждой комнате, как минимум, 1 человек будет храпеть. В моей первой трехместной комнате храпело 2. И, да, ты не можешь человека аккуратно, или не очень, разбудить/перевернуть на другой бок/пнуть – запрещено. Ты просто лежишь и слушаешь, считаешь периоды и циклы храпа. Потом засыпаешь, как будто на минуту, и — гонг.
В середине курса мне посчастливилось переехать в «отдельную» келью комнаты на 8 человек, отделяли келью фанера и белая душевая шторка из икеи, как у меня дома
Довольно быстро бытовые стычки (если можно так назвать кричащее внутреннее непонимание и презрение) урегулировались. Моющиеся равномерно распределились по перерывам между медитациями, взаимопонимание если и не наладилось, то, по крайней мере, к заскокам отдельных личностей я привыкла. Так я старалась вылететь из ванной комнаты до момента, как одна взрослая тетя начинала прочищать носоглотку особым, звонким и одновременно вызывающим рвоту, звуком.
Когда мне хотелось хлеба с маслом, а передо мной старалась та самая овца, я нежно протискивала руку с ложкой (единственным столовым прибором для студентов), зачерпывала кусок и, шмякнув его себе на хлеб, продвигалась дальше по очереди.
Когда очень хотелось побыстрее в душ, на выходе из медитационного зала я ставила обувь носками к нашему корпусу, предварительно, в перерыв, оставив все душевые принадлежности рядом с кабинкой, чтобы не останавливаться и не сворачивать по пути к заветной цели.
Существовала в этом обществе и групповая динамика: хорошие идеи быстро замечались и подхватывались. Моя идея с обувью носом-к-выходу (а не ко входу, когда чтобы ее надеть и выйти, надо развернуться 2 раза, создав серьезную пробку в небольшом предбаннике) быстро получила распространение.
Я же подхватила от кого-то другую – наливать суп в чашку. Есть можно было как в столовой так и вне ее (но не в жилом корпусе), а вот из посуды доступны были только 1 миска, 1 ложка и 1 чашка. Так как людей я любила не очень, старалась из столовой побыстрее сбежать, разместить в одной миске и салат, и кашу, и суп было возможно, но как-то… не очень. Суп в чашке – это прорыв!
Одновременно на курсе находилось 40 мужчин и 40 женщин (до конца дотерпели, между прочим 40 женщин и 37 мужчин). И полная, слава небесам, сепарация полов, потому что если бы к необходимости терпеть физиологические и бытовые особенности лиц своего пола прибавилась бы еще и необходимость быть толерантной к проявлениям пола сильного, то, наверное, по окончании с курса живыми уехало бы намного меньше людей, чем приехало.
Режим и сны
Первый день тянулся вечность. Даже нет, десяток вечностей. Сотню. Потому что отдельно пяток вечностей длилась первая утренняя медитация, еще несколько десятков – медитации до обеда, ну и остальные вместе с вечерней лекцией точно тянулись около полусотни. Мой столичный организм не привык к тому, чтобы сидеть, молчать и наблюдать за дыханием. Часы я не брала, глаза во время медитаций старалась не открывать, поэтому так и отслеживала время – по ощущениям, считая количество вечностей.
При этом перерывы на туалет-еду-сон вечностями не казались вовсе. Со временем медитационные вечности и мгновения перерывов стабилизировались и относительно уровнялись, время стало течь равномерно неспешно, но и не убийственно медленно, как казалось вначале. Приходило смирение. Тело и сознание привыкало к режиму и даже радовалось.
Сны на випассане снятся не то чтобы космические. Но, наверное, сравнимые по сюжету с трипами под какими-нибудь тяжелыми наркотиками. Пару раз я просыпалась от своего дьявольского смеха в голос, раз – от того, что, проснувшись во сне, обнаружила свою соседку душащей меня, остальные разы досматривала это «кино» всевозможных жанров до конца (гонга) – и помню его досконально (кажется, не забуду никогда). В 4 утра по сигналу мгновенно вскакивала на ноги, с 3-го дня чаще – даже за 5 минут до, мгновенно отключалась около 22. Только комары жужжали после отбоя вокруг москитной сетки. Убивать их нельзя – правило нравственности.
Медитация
К моему удивлению, смысл випассаны оказался совсем не таким, как я о нем думала. Випассана – значит «видеть предметы такими, какие они есть», а десятидневный курс – не самоцель. Самоцель – регулярная практика, чтобы осуществлять оную, необходимо ей обучиться. Поэтому от медитации к медитации задача студента видоизменяется, что делает процесс даже немножко динамичным (насколько динамичным может быть сидение в одной позе и наблюдение за дыханием, верхней губой и телом).
После самого первого вторым самым сложным днем стал 4-й. Именно тогда вводится сама техника випассаны (до этого практикуют медитацию анапану), а вместе с ней – первые часовые медитации с «абсолютной решимостью» (аддитхана), во время которых нельзя двигаться, открывать глаза, вставать и выходить из зала.
Будучи человеком волевым, я восприняла данное правило буквально и абсолютно. И чуть не умерла к концу первого же часа. Тоже буквально и абсолютно. В какой-то момент я, стараясь не шевельнуться вовсе, начала задыхаться, терять сознание и почти открыто рыдать на весь медитационный зал от всех этих нахлынувших неприятностей. Но позу не меняла.
Только позже, в разговоре с учителем, мне было сказано, что убиваться, вообще-то, не обязательно. Намерение иметь – да. Умирать – нет. Я услышала. Не то, чтобы я начала активно двигаться во время адиттхан, вот еще, я же сильная и решительная! Но микродвижениями брезговать не стала. Это позволяло досидеть до конца медитации без приступов.
Еще одно открытие – тело в такой форме неподвижности не замерзает, а наоборот – нагревается. Поэтому час отмерялся количеством пота, льющемуся по спине. Когда струя становилась почти бесперебойной – конец близок.
Заканчивались такие часовые сидения аудиозаписями (почти 100% информации на курсе передается в mp3, life version только на личных разговорах с помощниками Учителя в специально отведенное время) песнопений Учителя – Гоенки Джи, а конкретнее, словом «Аничча». Я знала его смысл еще до випассаны, означает оно «все появляется и исчезает», «пройдет и это» и т.п.
Но только после адиттхан можно вкусить истинный нектар этого слова всецело и полностью — когда Учитель начинает петь, это значит, что осталось 5 минут, после которых можно будет градом костей рассыпаться по своему медитационному коврику метр на метр, чтобы потом выползти на улицу, осуществить все свои необходимые дела за короткий перерыв и вползти обратно, чтобы начать снова. И так еще 6 дней. Чаще всего мой час аддитханы заканчивался мольбами: «Гоеночка, пой! Ну пой же! Ну уже можно! Уже пора! ПООООЙ!»
К счастью, аничча делает свое дело, к окончанию курса я уже не молилась, а иногда заветное песнопение даже становилось для меня приятной неожиданностью. Но гордиться этим особого смысла не имело, потому что все проходит, все проходит, аничча, аничча.
Кстати, випассана стала для меня еще и расширением специфического медитационного, скажем, словарного запаса на английском. Все mp3-записи начинаются оригиналом – Гоенкой, а он бирманец и говорит по-английски. После Учителя звучит чистый и красивый перевод на русском приятным женским голосом, тоже в записи. Только вечерние лекции были без оригинальной прелюдии.
Вечерние лекции – отдельная тема, на любителя. С одной стороны, разъясняет непременно возникающие в голове вопросы о технике медитации, ее смысле, что мы там вообще делали, с редким милыми шутками о том, через что мы проходим (пара мгновений за 10 дней, когда смеется весь поток). С другой, усыпляет, с третьей – немного зомбирует. Но, в общем и целом, явление положительное, вносило некоторое разнообразие и давало пищу для истосковавшихся по «входящей» информации мозгов.
Мой мир
В объеме такого отчета рассказать все не представляется возможным. Но я хочу отметить самое главное: випассана – это техника избавления человечества от страданий, путем получение телесного опыта о появлении и исчезновении всего в этом мире. Радостно тебе – аничча, ненавидишь кого – аничча, влюблен, умираешь, заболел, смеешься – аничча, аничча, аничча.
Не чтобы быть безэмоциональным, а чтобы не страдать, подсаживаясь, как на наркотик, на какие-то эмоции или не мучаться, переживая переживания, естественные для всех людей. Но это в перспективе, когда практикуешь.
А десятидневный курс — это такая лакмусовая бумажка собственного мира, который человек создает для себя сам, без внешнего воздействия. Если ты всех уважаешь и ценишь – все 10 дней ты уважаешь и ценишь все больше – никто не может рассказать тебе чего-либо, что изменит твой мир. Если ты всех ненавидишь и презираешь – ты ненавидишь и презираешь все сильнее.
Надо ли пояснять, после всего вышеописанного, каким миром оказался мой?
Во время випассаны с моим сознанием творилось всякое. И всплывало много боли, и происходили какие-то инсайты и радио-в-моей-голове играло беспрерывно, запуская то Аманду Палмер, то БГ, то (мне до сих пор страшно признать) Кабаре-дуэт «Академию» с хитом «За пивом», заставляя то плакать, то смеяться.
Но главное, что произошло со мной – я увидела свой мир, без корректировок и редактуры мира внешнего. И мне не понравилось. Не понравилось раздувшееся эго, не понравилось отвращение и презрение, надменность и заносчивость, не понравились животные реакции и трепет перед приемами пищи. Да много всего не понравилось.
После утренней медитации на 10-й день дается новая практика – метта-медитация. Она преподносится как «бальзам», сглаживающий тяжесть випассаны – в этой технике практикующий 5 минут после часового сидения делится своим счастьем, своей гармонией и всем прекрасным, что у него есть, со всеми созданиями. В тот момент делиться мне было нечем.
Я знала, что после процесса будет объявлено окончание «благородного молчания» и начало «благородной речи». Это пугало меня, к тому времени, кажется, я ненавидела почти всех, ну а в первую очередь – себя. Хотелось продлить «благородную тишину» до конца нахождения в бывшем лагере «Луч», а еще лучше – совсем до конца.
Благородная речь
С окончанием молчания временно заканчивается и сепарация полов. Студенты аккуратно вытекают из зала, зная, что теперь на определенной территории девочкам и мальчикам можно смотреть друг другу в глаза и взаимодействовать при помощи рта (голосом — физические контакты все еще запрещены).
Мне говорить не хотелось, но держать в себе весь накопившийся яд не хотелось больше. Поэтому я быстро нашла свою знакомую девочку, и мы тихонечко начали изрыгать из себя все нажитое за 10 дней в сторонке, постепенно приходя в чувства. К нам стали подтягиваться другие девочки, потом мы оказались уже в столовой с мальчиками.
Многие друг перед другом извинялись, многие делились страданиями и прочим опытом, или весело и легко сообщали друг другу в лицо, что «ты вот тогда меня страшно бесила!» или и то, и другое, и третье вместе, но все – без тени претензии, обиды или негатива.
Я с удивлением ощутила, что и мой негатив куда-то пропал. Память о нем была, осознание его было, а его самого – нет. На обеде первый и единственный раз давали индийские печеньки и сладость под названием «кир», можно было брать по одной порции, но я съела 3 или 4, не помню.
Бальзам достиг души – кажется, отпустило, причем всех. Вечер 10-го дня – время пожертвований, обмена контактами, утро 11-го – возвращения телефонов, и – ты свободен!
Вертели в руках эти смартфоновские тушки, разглядывали и смеялись – какие симпатичные, какие непонятные, как будто бесполезные и как будто из другой жизни. Хотя почему как будто, из благородного молчания мы все вернулись немножечко другими.
Страшно было садиться за руль, еще страшнее – ехать в город Москва. Мне повезло, еще 4 дня можно было провести на даче, не доезжая до столицы, почти в благородной тишине, записывая все ощущения и воспоминания. И, конечно же, медитируя. Остальных ждала либо работа, либо долгий путь до домов по городам России. Аничча!
Автор: Юлия Сверчкова